Актуальность изучения проблем пастырской опеки прихожан с химической зависимостью (наркоманов и алкоголиков) более чем очевидна не только в связи с распространением этих пороков в обществе, но и в связи с активизацией социальной работы приходов Русской Православной Церкви. В настоящее время по развитию социальной активности прихода судят о качестве приходской жизни и об уровне служения священника, осуществлении им идеала православного пастырства.
Очевидно, что социальное служение не противоречит основному призванию пастыря — совершению Таинств. Так же очевидно, что священник начала ХХI века призван в этом сугубом деле к некоему необыденному деланию. Гармония социального и церковного компонента в служении священника не приходит сама собой. Первейшим становится вопрос «как делать?», ибо предмет дела — социум — предлагает такие проблемы для пастыря, которые и в исповедных росписях, и в святоотеческих книгах не найдешь.
Естественно обращение к прецедентам, к изучению того, что было до нас. История требует уважительного отношения, поскольку дает уроки, но не повелевает «делай только так», особенно, если дело касается стихийно возникшей пастырской практики, душеспасительные плоды которой остались неизвестными.
Речь идет об обете трезвости, изъявление которого
Изучение истории возникновения чинопоследования изъявления обета трезвости в аспекте положительной критики обнаруживает то, что обет трезвости не был известен в приходской практике Русской Православной Церкви до конца XIX века. Его нет в других Православных Церквах, поэтому чинопоследование обета отсутствует в православных Требниках.
Изъявление публичного отказа от употребления спиртных напитков возникло в рамках протестного движения в связи с насаждением в Российской империи кабаков в период так называемой откупной системы продажи спиртовых изделий. В движение протеста были вовлечены приходские священники, входившие тогда в духовное сословие и имевшие реальную власть, поскольку исполняли обязанности по записи актов гражданского состояния, принимали присягу и даже, в необходимых случаях, выдавали паспорт. Миряне, протестующие против насаждения кабаков, требовали от священника своеобразной присяги — целовали крест в изъявление отказа от употребления водки1.
Возникновение чинопоследования обета трезвости в виде особого молебна увязывают с возникновением приходских обществ трезвости и с именами Сергея Рачинского и Константина Победосцева, который как
Известно точно только то, что при вступлении новых членов в общество трезвости «…каждому новому члену выдается образок святаго, покровительствующаго данному обществу, или крест на шею и при поступлении служится молебен», обобетах трезвости прямых упоминаний нет3.
Таким образом, веских исторических оснований для определения обету трезвости особого значения в пастырской опеке алкоголиков, не обретается.
Обеты для мирян в церковной практике существовали издревле, причем являлись частью Таинств. В Таинстве Крещения при оглашении будущий мирянин дает обет отречения от сатаны и обет сочетавания Христу. В Таинстве Покаяния (исповедь) неоднократно возобновляется обет соблюдения заповедей и сочетавания Христу, как это следует из последования Таинства (см. в Требнике завещание духовника кающемуся — «понеже вторым крещением крещаешися»). В Таинстве Брака непосредственно перед венчанием священник (даже если хорошо знает духовное состояние брачующихся) должен спросить у каждого из них о произволении взять себе в жену/мужа «еяже/егоже зде пред собою видиши». Даже Таинство Причащения неявно связано с обетом, изъявляемым непосредственно перед Святой Чашей — «ни лобзания Ти дам, яко Иуда…». Рукоположение в священный сан связано с обетом (присягой) исполнять пастырские обязанности в соответствии с тем идеалом пастырства, который преподан Иисусом Христом.
Известны и специальные монашеские обеты, которые поставляют изъявившего их в зависимость от игумена или старца (обет послушания) и вводят в круг аскетов (обет нестяжания и целомудрия). Монах начинает новую жизнь с чистого листа в изоляции от бурного моря житейского, в кругу единомысленных личностей, по сложившемуся веками уставу.
Исследование «Последования малаго образа, еже есть мантия» выявляет, что обетам предшествует некий диалог, в котором выясняется состояние разума и воли, желающего стать монахом. Постригающий вопрошает: «Вольным ли своим разумом, и вольною ли своею волею, приступаеши ко Господу?» И паки: «Не от некия ли нужды или насилия?» В последовании великой схимы иначе — «Не от некия ли беды или нужды?».
Эти условия являются критерием, отделяющим монашеские обеты от обета трезвости. Этот критерий исключает
Кроме того, это принципиальное отличие делает возможным изучение нравственных оснований для изъявления обетов трезвости. Человек обладает даром свободы или способностью к самоопределению и творческому становлению в границах тех возможностей, которые определены Богом4. Нравственное (или безнравственное) самообладание личности осуществляется сообразно неодолимо действующим принципам формирования свободной личности. Их два — аскетический и этический. Аскетический принцип состоит в том, что человек как личность призван к власти над своими природными влечениями, чувствами и желаниями. В этом основное содержание нравственной свободы человека. Этический принцип формирования свободы человека связан с необходимостью самоопределения в общении с другими личностями, признании и уважении ценностного своеобразия других людей5. Свобода самоопределения как дар Божий связана с ответственностью — личной и социальной.
Монашество есть особенный способ творческого становления личности, и назначение диалога игумена и ищущего монашества состоит в выявлении того факта, что стихийные, амбивалентные или прагматические элементы в самоопределении будущего монаха отсутствуют, что они преодолены воспитанием в семье, в духовной школе, самовоспитанием
Обет трезвости изъявляется алкоголиком, как правило, в состоянии нравственной неустойчивости и содержит в себе прагматический элемент. За обетом следует аскеза, но у монаха аскеза — инструмент для творчества, приносящего радость Богопознания, а воздержание алкоголика — вариант нравственной борьбы, которую творчеством назвать сложно. Если он не вышел из состояния амбивалентности своих желаний, то в его душе бушует конфликт, который по милости Божией может быть уврачеван. Это есть настоящее чудо, совершаемое Богом обычно не по нашим заслугам или обетам, а по Его Святой Воле. Стоит ли говорить, что практиковать обеты трезвости как некую «благодатную» почву для чудес есть не соответствующая церковной практике, ложная и магическая установка.
Могут быть и другие исходы. Возврат к пьянству печален, но оставляет место для духовного врачевания, если переживается изъявлявшим обет как грех. Гораздо хуже псевдоисцеление душевного конфликта. Воспитанная в стихии амбиций и тщеславно ориентированная личность, в социуме не реализовавшая свои притязания и в связи с этим впавшая в пьянство, может стать воздержной от спиртного, но быть при этом духовно нетрезвой, тщеславной в воздержании и начать реализовывать свои амбиции на приходе, желая стать в том или ином отношении лидером или, например, знатоком уникальных способов преодоления пьянства.
Для священника должен быть очевиден риск образования группы из обетных трезвенников, готовых горы своротить, но не на путях покаяния, а на путях удовлетворения собственного тщеславия, которое плавно переходит в гордыню. Такие лица практически становятся душевнобольными, продуцируют бредовые идеи и являются той почвой, которая позволяет психиатрам включать в свои руководства по аддиктологии главы о религиозном фанатизме6.
Что же, собственно, остается делать, если обет трезвости связан с риском срыва или риском перехода от «лести чрева и плотскаго веселия» (св. праведный Иоанн Кронштадтский) к предельному состоянию прелести — гордости? Наименее рискованным для приходского священника будет такое противодействие народному пьянству, вектор которого направлен от воспитания прихожан (перевоспитания) ко все более сознательному покаянию.
В этом нет ничего нового: сначала перемена образа мысли, затем перемена греховного образа жизни. Как выше отмечено, воспитание самообладания должно иметь аскетический компонент, в который (кроме поста, молитвенного правила) может быть включен вполне сообразный существу Таинства Покаяния «обет трезвости на сей день», изъявляемый Богу на предстоящий день за чтением утреннего молитвенного правила и возобновляемый на следующий день. Основанием для такого обета являются слова Спасителя из Нагорной проповеди: «не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний [сам] будет заботиться о своем: довольно для [каждого] дня своей заботы» (Мф. 6:34). Обет «на сей день» не требует специальной и пространной словесной формулы, а может изъявляться кратко, например, так: «Господи, хочу день прожить трезво, я слаб, Ты мне помоги!» Важно нелицемерно предъявить Богу свою немощь, желание исправиться и попросить о помощи. К такому обету, разумеется, необходимо приложить регулярную церковную молитву и исповедь.
Если алкоголик достигнет определенных успехов в совладании с собой, стихии страстей в его душе умиротворятся, амбивалентность желаний и чувств будет преодолена, то, очевидно, и нужда в обете трезвости в виде молебного последования с окроплением святой водой, помазыванием маслом, заполнением обетных грамот и проч. отпадет сама собой. Ежедневный же обет трезвения остается на всю жизнь, ибо немощь человека остается с ним до последнего вздоха, и помощь Божия ему нужна даже за гробом.
Кроме того, воспитание самообладания должно включать и этический компонент — изменения в отношениях с ближними. Алкоголик и ближние находятся в статусе так называемой созависимости. Созависимость не медицинская и даже не вполне психотерапевтическая проблема, потому что врачевание созависимости связано с изменением
Священник, создавая общество трезвости на приходе, должен отдавать себе отчет в том, что он сам становится специфически созависимым членом общества. Прежде всего, потому, что он, как должностное лицо, ответственен за ту группу лиц, которая получает специальное положение на приходе — батюшка этой группе уделяет больше своего времени, а значит, и внимания
Даже если вся работа с обществом трезвости ограничивается тем, что священник один раз в месяц служит молебны с акафистом иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша» и принимает от прихожан обеты трезвости, то и в этом случае проблема специфической созависимости не снимается. Если пастырь не изъявляет сам обета трезвости, то как он может утвердить подопечного в том, опыта чего сам не имеет? Здесь полезно вспомнить, что монашество от монаха преподается, белые священники в монашеские одежды никого облачать не могут. В правилах общества трезвости села Шигонь под § 30 было записано: «Священник, проповедующий трезвость, должен непременно сам оставить употребление вина и вступить в общество трезвости"7.
Современные проблемы в пастырской опеке химически зависимых лиц вполне разрешимы через сопоставление научных концепций о зависимостях и созависимости с основными положениями нравственного богословия об аскетическом и этическом принципах формирования человеком личной свободы. Каждая личность реализует эти принципы в индивидуальном соотношении. Алкоголики — личности, тяготеющие к созданию малых групп8. В связи с этим среди алкоголиков с точки зрения данных эмпирической науки и положений нравственного богословия основательнее развивать этический компонент в формировании нравственной свободы, аскетический компонент, наоборот, необходимо вводить исподволь, постепенно и осторожно, поэтому любая массовость в изъявлении обетов трезвости неосновательна и принесет только вред.
Постулируя этический принцип в раскрытии Божественного дара свободы, нравственное богословие тем самым дает богословские основания для социальной работы с алкоголиками путем создания групп или обществ трезвости9, однако к желанию реализовать пастырское призвание через противодействие народному пьянству необходимо присоединить достаточно обширные знания из области социологии и психологии групп. Только такому ответственному подходу будет обеспечен успех.
